Летопись авантюриста

[NikeFit7777]

ОПИСАННЫЕ НИЖЕ СОБЫТИЯ НАЧАЛИСЬ С МОИМ СТАРШИМ ДРУГОМ В ОДНОМ ИЗ ГОРОДОВ УКРАИНЫ.ДАБЫ ИЗБЕЖАТЬ РЕАЛЬНЫХ СОВПАДЕНИЙ И НЕ БЫТЬ ОПОЗНАННЫМИ МЫ ОБЪЕДИНИЛИ НАШИ ИСТОРИИ В ОДНУ НОВЕЛЛУ И ВОТ,ЧТО ИЗ ЭТОГО ПОЛУЧИЛОСЬ...
СТРОГО НЕ СУДИТЕ,МЫ СТАРАЛИСЬ КАК МОГЛИ...

Сколько всего понастроено... сколько всего понаписано... Понастроено домов, понаписано книг... Но люди продолжают и строить дома, и книги писать... Зачем? Ну прежде всего потому, что каждому хочется иметь свой дом, чтобы было где, как сказано в Писании "главу приклонить", а попросту жить. Книги же пишут для того, чтобы было где главу своей души приклонить - это не менее важно, чем тело. Кто-то строит дом для себя, кто-то для многих... И находят люди в построенных человеком домах себе уют... и усталый путник там себе находит постой... и семья... и дети растут... И люди строят и строят дома. Точно также и с книгами. Не взирая на великое множество написанных ранее книг, человечество пишет снова и снова... Ведь никто не смущается количеством больших городов, но строит СВОЙ дом. Где приют со временем найдут себе многие. Вот так - не взирая на множество написанных книг, человек пишет свою. Ведь она тоже может стать пристанищем многих. Кто-то мимо пройдёт... Кто-то уставший приклонит главу отдохнуть... А кто-то останется жить.
Вот и я - с великим дерзновением начинаю строить дом для души - писать свою книгу. Надеюсь, в ней со временем найдут пристанище многие. Предлагаю вниманию читателей главу первую.

ЛЕТОПИСЬ АВАНТЮРИСТА
"Мы с ним росли в одном дворе…"
Александр Розенбаум

Сегодня, когда у большинства людей ощущение такое, что «весь мир идёт на меня войной», пережитые мной ситуации могут послужить полезным примером и руководством к действию. Уча при этом не тому, что и как делать надо, а тому, чего делать не надо. Оно и понятно: правильных книг и поучительных историй повсюду – хоть отбавляй… При этом все они отдают рутиной и скукой. Мои же приключения почти все связаны с острейшими личными переживаниями, которые даже спустя годы не утратили свою актуальность.
Я делал много ошибок. Закаляясь и идя дальше. Заставляя себя преодолевать последствия этих ошибок и учиться их не допускать. Я рос в дикое время. Шестидесятые годы в стране победившего социализма отнюдь не означали того, что это относится к детям, чьи родители работали на заводах, а свободное время посвящали себе, т.к. были ещё молоды и жизнелюбивы. Отношение к детям в семье не обязательно формируется материальным положением, социальным статусом или благополучием государства, в котором эта семья существует. Скорее всего – воспитанием и отношением к жизни родителей. На детство наших родителей выпала страшная мировая война. Понятное дело, что забота о них их родителей сводилась в основном к тому, чтобы детей накормить. Чтобы выжить. Ни о каком особом внимании к детям речь не шла. Так и выживали, так и росли в военные годы. Слушая сводки по радио да кое-как на голодный желудок учась… Но при этом сохраняя железную веру в победу и оптимизм. Это сделало наших родителей стойкими. Поэтому, когда они выросли, закончили ВУЗы, живя в переполненных общежитиях, получили дипломы, а потом, придя на заводы, через несколько лет получили квартиры, в которые и принесли нас из роддомов, то, сравнивая наше детство с собой, они искренне полагали, что сделали для нас всё. Вот так мы и росли безотцовщиной. Во дворах многоэтажных домов, выживая среди сверстников – кто как умел. И не было никакого различия между детьми из богатых и бедных семей – все были равны. В счёт шли лишь те качества, которые выделяли тебя среди дворовых пацанов. Важна была смелость, иногда переходящая в браваду и удаль, и беспричинную страсть рисковать всем на свете, чтобы «пошухерить». Вот такие «шухерные» пацаны и были самыми главными. Нужно было быть смелым. Нужно было быть верным. Нужно было быть честным. Нужно было «быть другом» - это главнее всего. Друзья были важнее всего, и способность быть другом – самая ценная. Мы все были друзьями. Настоящими. Верными. Жертвенными. Современным тепличным подросткам этого и не понять. Делили всегда всё на всех. Это касалось и «покурить», и поесть, и в гостях побывать, когда родителей не было дома. И по крыше многоэтажки полазить, чтобы, свесившись, скрутить иллюминационные лампочки с опоясывающего крышу карниза… А потом их просто разбить – они хлопали, как – в нашем представлении – бомбы… Шухерили по-чёрному, а попавшись, самое главное было – никого «не сдавать». Так и росли – железной когортой друзей. И братство наше было на улице. Дома мы все «отбывали» и притворялись нещадно – были такими, какими хотели нас видеть родители. Во дворе же была совсем другая НАСТОЯЩАЯ жизнь. Мы играли в индейцев и немцев, пиратов и белогвардейцев, распределяя роли по старшинству. Не по тому старшинству, которое исчисляется возрастом, а по уважению и авторитету, как тогда выражались – по «стояку». Заслужить «стояк» было главным делом всей нашей жизни, которая тогда замыкалась «вселенной» нашего двора. Я был стояковый пацан. Пусть не самый главный, но свой в доску для всех и друг настоящий. Это формировало всех нас. Если кто-то во дворе не гулял, а проходил быстрым шагом после школы с портфелем домой, таких презирали. Старались поймать, что-то забрать, побить и унизить. Быть ТАКИМ считалось последним делом и концом жизни. Стать таким, выбыть из нашей железной когорты друзей можно было только «скурвившись» - совершив подлый поступок и после расправы за него пойти и «настучать» взрослым. Это и был тот самый страшный конец – перебежками с портфелем под мышкой – домой. Я таким не был.
Мы были по-детски жестокими. Точнее сказать – любопытными. Детство не верит в смерть, не ведает страха от её присутствия, не боится её… Но смерть манит загадкой… Мы почему-то убивали животных и насекомых, глядя на то, что с ними происходит… Закидывали мух к огромным паукам и глядели, как те лихо расправляются с мухами. Поджаривали гусениц, глядя на то, как они извиваются… Это была такая игра. Весь мир воспринимался нами как-бы понарошку, и мы изучали его во всех проявлениях. Когда у нас в садике умерла Филина Оля – отравилась грибами, то её гроб выставили у нас в актовом зале, и мы-дети все с любопытством разглядывали её лицо, трогали её сложенные на груди руки, а потом по-детски радовались, когда её мама нам раздавала конфеты. Вот так ассоциация в памяти и осталась: смерть и конфеты. Не сопровождаемая никаким трагизмом. Радость жизни настолько побеждала трагизм смерти, что мы его просто не умели воспринимать. Я бы мог об этом умолчать, чтобы кого-то из очень сердобольных читателей не смутить, но тогда бы мой рассказ не был правдой.
Нас во дворе было несколько групп. Мы – самые малые, наши старшаки, - года на три-четыре старше, что тогда было невероятным разрывом, ну и самые старшие - взросляки, практически взрослые парни, на которых мы смотрели снизу вверх, как на недосягаемый идеал.
Круче всех были те, кто отсидел. В колонии для несовершеннолетних преступников. Они верховодили нами. У них были настоящие татуировки, они открыто курили и пили, играли в карты на деньги, ходили с ножами, на них давно рукой махнули родители, а зачастую – даже боялись. У меня в подъезде жил Коля Стога, отец – алкоголик, Коля – оторвиголова. Но парень весёлый и классный – играл на гармошке блатные куплеты и рассказывал нам-пацанам, как жил в зоне, как с кем-то дрался на ножах, как заступался за правду, идя один на пятерых… Мы заворожено слушали. Подобный же «героизм» на нас распространялся из книг и с экранов. Герой-молодагвардеец Серёжка Тюленин – тоже был из босяков. Зато лучше всех ночью сжёг фашистскую биржу! И людей не угнали в Германию. И на допросах держался железно. Это были НАШИ герои… О таких потом пел Владимир Высоцкий в песне к кинофильму «Айвенго».
Мы постепенно взрослели… Я верховодил над самыми малыми ещё с детского сада, который был практически у нас во дворе. Юрка Сидор, Вовка Черненко и Валерка Гребёнкин были на целую группу младше, хотя по возрасту – на несколько месяцев. Дело в том, что меня, ноябрьского, родители отдали на целый год раньше в детский садик и в школу. Но я справился. В народе на таких говорят – «ранний». Развитый не по годам. Плюс ко всему был крупный и физически сильный. При этом – задиристый и непокорный. Очень хорошо помню эту пору… Тогда, чтобы победить, надо было бороться. Мы боролись, и так завоёвывали авторитет. Я борол почти всех. Равным мне был только Гарик Бульдог (Игорь Литвиненко)и Олег Шенюк. Эта наша дружба-вражда протянется потом через все школьные, и даже позже, - годы… Непримиримая жажда победы… Она потом стала движущей силой надолго – мы все занимались физическими единоборствами – ходили в секции самбо, бокса, дзю-до и вольной борьбы. В каждом дворе был турник и где-то рядом – возможность в футбол погонять. Между нами не было слабых. Наши дворовые игры все были состязанием на силу. Став постарше уже не боролись, а дрались. Став лидером среди своих, неизбежно надо было наращивать авторитет среди старшаков и пацанов из соседних дворов, которые жили по таким же принципам, что и мы. Помнится, к нам в дом переселилась семья из другого района. Пацан Вовчик Антонов – был на год старше. Это только придавало интригу. Мы втроём – Юрка Сидор, Вовка Черненко и я – решили с ним подраться. Так было надо. Чтобы узнать, кто есть кто. Но ни в коем случае – трое на одного. А по очереди – один на один. Антон оказался сильным и побил сперва Юрку Сидора, а потом и Вовку Черненко. Все вывалялись в снегу, раскраснелись, шапки были потеряны, куртки разорваны. Мы с ним дрались долго, сопели, боролись, душили и били друг друга... Я победил. Но не до конца. Антон, собирая шапку, портфель и перчатки, утирая разбитый нос снегом, сдаваться не собирался. А заходя в подъезд, крикнул, что поймает и перебьёт нас по одному. Свой оказался пацан. Больше мы с ним не дрались. А стали, как братья.
Очень важно было иметь «подписку» - это то, что сейчас называется «крыша» - важно было, чтобы за тебя было кому «подписаться», т.е. – заступиться. Лучше всего, чтобы – из взросляков. Моя сестра старше меня на шесть лет. При тогдашнем плотном заселении домов и дворов, такая разница в возрасте была колоссальной. Тем более, что за ней ухаживал сам Алик Дьяк (Дьяченко) из десятого «Б». Это была сила!
Я и сам был способен не только за себя постоять, а и за своих пацанов «подписаться», но бывали ситуации, особенно со «старшаками», которые мы сами разрулить не могли. В соседней двухэтажке жил Коля Попок – старшак – на целые три года старше. Я был в пятом классе, он в седьмом (второгодник), моя сестра и Алик – в десятом. Это были целые три разные уровня жизни.
Была весна, я после ангины разгуливал во дворе, жмурясь от солнца, вдыхая особый запах природы… Пели трамваи.. . чирикали птицы… журчали ручьи… Настроение было прекрасное. Аж изнутри распирало. Как-то реализовать избыток энергии мы тогда не умели. Я взял лозину и хлестал по воде. Летели брызги с кусочками снега, переливаясь на солнце, как радуга. Попок, как всегда прогуливал школу. Во всём дворе был только я. Он подошёл и начал подтрунивать, говоря, что у меня ноги, как у кавалериста, в смысле – кривые. У меня нормальные ноги. Просто я одел тёплые спортивные штаны, тогда их называли лыжными, а они были, как галифе. От этого ноги и казались такими. Я не обиделся. Просто продолжил бить лозиной по лужам. Коля был в белых, очень модных, как у стиляги, штанах. И так получилось, что брызги попали на его брюки. Я онемел. Он тоже. Я от ужаса. Он – от злости. Я бросился прочь. Он – за мной… так бежали через весь двор, потом – через садик, потом – за гаражи… Слышу сзади шлепок и матюки – это Коля со всего разбегу поскользнулся и упал в лужу! Вся его одежда оказалась в грязи, а белые брюки превратились в тряпку для пола. О, ужас! Он, выпачкав руки, поднялся… Мне стало и страшно, и жалко его, я подошёл, беря его под руку и пытаясь утешить. Вдруг он с разворота изо всей силы дал мне в нос! Словно молния сверкнула в глазах, потом – темнота и круги… я лежал на земле, обливаясь кровью из носа… липкими красными пальцами в грязи и в снегу пытался зажать разбитый нос, запрокидывал голову… Поднялся, шатаясь пошёл…
Дома соврал, что упал. Мать уложила без подушки на спину, под затылок – холодную грелку, на переносицу – из холодильника лёд. Кровь шла всю ночь. Мать сидела со мной, не спала… Отец, придя поздно с работы, хмуро спросил, что случилось, я промолчал… за меня ответила мать… сказала, что я, мол, упал. Отец пошёл в свою комнату спать. Чтобы завтра с утра – опять на завод.
Утром вызвали доктора. Врач пришёл, назначил какие-то капли в нос и микстуру. Кровь унялась. Но мне выписали направление к профессору Шагину – специалисту в области таких травм. Профессор долго смотрел в мой нос через лупу, подсвечивая себе круглым зеркальцем, закрепленном на обруче на голове, раздвигал ноздри пинцетом. Я почему-то всегда боялся этих странных приборов. Они мне напоминали орудия пыток. Вердикт был такой, что у меня повреждена переносица и смещены какие-то сосуды. Мне рекомендовано было заняться плаваньем. Что я позже и сделал, записавшись в секцию и дослужив до второго разряда, перейдя затем на водное поло… Но это было потом.
Тогда же, только окрепнув, я решил отомстить. Пожаловался старшей сестре, она рассказала всё Алику Дьяку, тот взял своего друга-боксёра Сашку Баранова и послали меня вызвать Попка и привести его в беседку детского садика, который был рядом с нашим двором. Попок был хитрый и осторожный. Его надо было ещё суметь заманить. Я украл накануне у отца пачку сигарет «Золотое руно», которые он блоками привозил из Москвы, пошёл к Попку домой, позвонил, он открыл, я предложил как ни в чём не бывало пойти покурить. А курить ходили мы в садик. Идём мы с ним, он опять в тех же белых штанах – сумел-таки отстирать – вразвалочку, ничего не подозревая… Заходим в беседку, а там – взросляки! Заходите, мол, пацаны, мы вас ждём. Попок дёрнулся было назад, но я его грубо втолкнул. Первым, ничего не объясняя ударил Саня Баран – дал под дых так, что Попок осел там, где стоял… задохнувшись, пополз по полу, пытаясь встать… Я бил его с двух рук кулаками. Жёстко. Безжалостно. Зло. Летели в стороны сопли и кровь. Потом сел над ним на корточки и очень по-взрослому пообещал его в следующий раз оставить калекой. Взросляки практически больше не вмешивались. Попок смотрел на меня широко раскрытыми от страха глазами. Тогда, наверное, я впервые в жизни почувствовал себя победителем. Взрослым. Сильным. Жестоким. Мужчиной.
Это потом всех нас жизнь раскидала. Многие прошли через тюрьмы, Афганистан, наркотики, дурдома, девяностые с их перестрелками и ворами в законе, Чечню, лагеря, пьяный угар с тяжким похмельем, покаяние, Церковь, работу, семью, уважение сотрудников и соседей, свой бизнес, достаток, успех… Это был путь. У каждого – свой. Но это было потом…
А тогда я стал впервые по-настоящему сильным.
Разрешите представиться: меня зовут Семен Алексеев, а проще – Семён.